Выражаю благодарность своей жене Юлии и падчерице Наталье за те неоценимые понимание, поддержку и участие, которых, не смотря на все сложности нашего времени, оказалось вполне достаточно, чтобы была дописана последняя строка этой книги. Спасибо вам и храни вас Господь.
Спешу выразить также благодарность Михаилу Марценюку. Спасибо за те внимание и такт, с которыми ты пытался разобраться во всех перипетиях книги, которая досталась тебе в сыром варианте авторской редакции. Немало твоих предельно корректных замечаний, а также наши беседы о множестве смыслов всего сущего и происходящего в нашей жизни, стали определяющими для сюжета "Теменной кости". Спасибо тебе и будь счастлив.
Также спасибо Олегу Сенику, Олегу Ярошу и Денису Тапилину. Я благодарен судьбе за то, что у меня есть такие прекрасные друзья, за то, что нас объединяет не только любовь к небу, авиации, истории и литературе, но и за то, что нас различает, делая наше общение невероятно интересным. Спасибо вам, товарищи мои.

– Папа, скажи, кто эти люди? Я их боюсь.
– Успокойся, ребёнок мой. Это рабочие, это шахтёры, это крестьяне.
– Почему они такие страшные?
– Они пьяны, сынок.
– Почему они злые?
– Они бедны, сынок.
– Чему же они тогда радуются?
– Они околдованы, сынок.

Из разговора в Мариинском парке
Киев, осень 2013

К нему часто обращались за помощью. Шли изо всех окрестных сёл, приезжали из Дрогобыча, бывали даже из Львова, совсем редко – из Киева. Кто посмелее и решительнее просили о серьёзных вещах, которые могли очень сильно изменить судьбу, как самих просителей, так и близких им людей. В основном же обращались за помощью в проблемах с телом. С начала войны в этих краях врача не оказалось, и Фандер остался единственным фельдшером, кто мог оказать хоть какую-то квалифицированную медицинскую помощь. Как ни странно, но чаще жаловались на бессонницу. Неспокойное время оккупации лишало людей уверенности в завтрашнем дне, пропитывая сознание страхом ожидания близких бед. Чаще других страдали старики. Лишь немногие из них в пустые ночные часы были способны спокойно коротать время в компании неподкупной памяти. Остальные просили помощи в желании получить спасительное забвение, чтобы не мучиться укорами совести, переживая из ночи в ночь муки за некогда совершённые проступки. Война и оккупация заставляли совершать многое из того, о чём потом приходилось горько сожалеть.
За свою жизнь, успевшую как-то незаметно отсчитать немалый отрезок вечности, ему тоже было, что вспомнить. Но свои деяния он никогда не делил на хорошие и плохие, трезво полагая, что в жизни мало, что на самом деле зависит от человека, а больше – от высшей воли и приведённых нею обстоятельств. Ни в чём случившемся он не видел случайностей. Поэтому всегда спал крепко и спокойно, стараясь запоминать мельчайшие подробности ночных грёз, чтобы затем подробно исследовать их. Даже если сны выносили из памяти фрагменты прошлых лет, он принимал их, как попытку духов сообщить ему о чём-то неотвратимом, используя для этого примеры из богатого на опыт прошлого.
Нередко приходили мертвецы... Одни – исполняя его волю, другие – тоже с просьбами: немыми, назойливыми, которые следовало понять и обязательно выполнить. Фандер являлся для них единственным, кто был способен разобраться в их проблемах и, разрешив их, отпустить неприкаянные души на покой.
Проснувшись, он лежал в кровати, слушая громкое механическое шлёпанье ходиков на стене и монотонный шелест дождя за окном. Лежал неподвижно, не открывая глаз, прокручивая в памяти фрагменты недавнего сна. Горячее металлическое чудовище надвигалось на его дом. Образы всплывали в памяти так чётко и ярко, что он буквально слышал запах раскалённого металла и горячей нефти, которым дышал железный зверь. Хищно подмяв под себя ограду, ворота, он подкатил к дому, но вдруг застыл и осел на мокрую, развороченную и раскиданную железными лапами землю двора. Тварь застыла в своей необузданной мощи, готовая в любой момент вновь ожить, легко накатить на бревенчатый дом, раздавить его в мельчайший щепы, размолоть на опилки. Но вместо этого она оставалась недвижимой, и в этой немоте остывающего металла кричала её немая мольба. Чудовище что-то хотело, но не могло выразить свою просьбу, как загнанный и раненый зверь, приползший в последней надежде, что о ней позаботятся и обязательно помогут.
Несколько раз прокрутив по памяти сон, Иван Фандер открыл глаза. В стылых пасмурных сумерках, вливающихся через небольшие оконца из внешнего дождливого мира, он увидел вокруг своей кровати около двадцати теней. Лишь двенадцать из них стояли спокойно, едва заметно шевелясь, качаясь, как на волнах, и переливая в своих непрочных силуэтах жидкую темень. Эти двенадцать – тёмные, безмолвные, отдалённо напоминающие людей, терпеливо и спокойно ждали его воли. Остальные дёргались, извиваясь в своих чёрных саванах, в безуспешных попытках разорвать тонкую, но невероятную прочную оболочку, отделяющую их от настоящего мира. От каждого их движения на Фандера накатывала волна пережитого кем-то смертного ужаса, отчаяния и безысходности. Зачастую так вели себя тени тех, кто умер недавно и насильственной смертью.
Даже свои двенадцать теней редко, когда приходили все вместе, а если подобное случалось, это могло означать лишь одно – в скором будущем карпатского колдуна поджидала смертельная опасность. Недавний сон лишь намекал на неё, не неся прямого предупреждения. Иван смерти не боялся. Всякий раз вовремя предупреждённый, он старался вести себя крайне осмотрительно и осторожно. Опасность могла исходить только от людей, и иногда, получив предостережение, он торопился уйти в горы, на одну из своих тайных заимок, чтобы переждать опасное время.
То, что приснившееся чудовище не напало на его дом, не уничтожило его, было хорошим знаком. Опасность была – сильная, страшная и беспощадная, но именно от колдуна зависело, выпустит она железные когти, чтобы испробовать его крови, или он догадается о её желании и даст требуемое. Всё должно было случиться очень скоро. Не потому ли так близко от входа в дом застыла разжаренная морда железного монстра? Времени было мало и его необходимо было употребить с умом, готовясь к тому, чтобы избежать самой худшей развязки.
Там, за дождливой пеленой, в мире вокруг – всюду и везде, – шла война. Жестокая и беспощадная, и железных кровожадных чудовищ она плодила без меры – успевай только уворачиваться от их ненасытных пастей. И каждое из них, беспощадно убивая других, терзая и обескровливая души миллионов жертв, само страстно желало выжить... К колдуну оно могло прийти только за этим. Подготовиться следовало к тому, что не всякому из них высшими силами была предначертана долгая жизнь, а идти против высшей воли не всегда мог даже самый могущественный колдун. Кровавый голод часто заслонял разум чудовищ, и никакое самое полное объяснение не избавило бы Ивана от их мстительной безысходности.
Решительно сбросив с себя лоскутное ватное одеяло и легко подняв своё почти шестидесятилетнее тело, Иван сел на топчане, сразу же делая простое отводящее движение рукой. Тени, как по команде, разом отступили и стали быстро таять в сумерках хаты. Ещё до того момента, как они растворились в ничто, он успел тихо прочитать умиротворяющее заклятье, на время провожая всех мертвецов на край этого мира, закончив всё молитвой "Отче наш".
Лето в горах обычно редко дарило настоящие знойные дни. В этом году оно выдалось особенно дождливым. Недели непогоды пожаловали на погорье низкими плотными тучами и настоящим осенним холодом. Визит мертвецов окончательно выстудил хату. Во время чтения заклятья и молитвы, тихие ивановы слова срывались с губ тонкими облачками пара и таяли, растворяясь в стылом воздухе горенки.
Выйдя во двор в исподнем, колдун Фандер прошёл под дождём к сараю, где бросил чёрному коню Воронцу и овцам по большой охапке душистого сена, подсыпал зерна домашней птице и полугодовалой свинье. Дал животине воды.
Закончив с уходом за скотиной, он вышел из паркого и тёплого сарая обратно во двор, под дождь, где несколько раз облил себя дождевой водой из большой бочки, и, совершенно промокший, трясясь от холода, подхватил большую охапку дров из ровной поленницы, сложенной у стены дома, и вернулся в хату, где быстро разжёг огонь в печи и занялся уборкой: выскоблил большим, остро отточенным ножом стол, тщательно замёл и вымыл дощатый пол, перестелил везде – на лавках, сундуках и полу – рядна где на чистые, где на новые, припасённые к праздникам. Делал работу быстро и споро, чтобы тепло разгорячённого трудом тела, высушило промокшее на дожде нательное бельё.
Когда с работой по дому было закончено, одел защитного цвета штаны, обул добротные сапоги из воловьей кожи, подпоясался широким жёстким чересом, на всякий случай сунув за пояс безотказный длинноствольный walther и три обоймы с патронами к нему, сверху накинул расшитый чёрным узором по краям серый сердак, нахлобучил шляпу с обвисшими полями и, подхватив из угла у дверей в сенцы двуствольное ружьё с патронташем, вышел из уже натопленной хаты.

Часа через два утомительного пути, ведущего путников постоянным подъёмом, они вышли к развилке. Спутник Фандера совершенно выбился из сил. Для гор поп был непривычным ходоком. Иван пожалел, что поддался нетерпению теней и повёл попа пешком. У Барто в собственности была подаренная приходом двуколка с молодой, но смирной кобылкой.
С развилки одна дорога вела к давно заброшенным шахтам, другая, ещё более крутая и тяжёлая – к перевалу, а оттуда – к почти сожжённым бандитами Багнотам. Дёргающиеся тени, прыгая из стороны в сторону, стали перемещаться в сторону рудников.
– Осталось немного, – сказал Фандер спутнику, движением руки снимая с его уст наложенное заклятие.
– Сколько? – с хриплой одышкой выпалил вконец измотанный священник, в бессилии опускаясь прямо на дорогу.
– Две версты будет. Надо идти. Времени нет.
Священник замотал головой и стянул с плеч мешок, развязал его и достал флягу. Фандеру понравилось, что спутник сделал всего лишь один глоток. Хоть и слаб телом был этот человек, но далеко не глуп и совершенно не жаден.
– Спасибо, – тихо поблагодарил Иван, принимая предложенную флягу. В ёмкости тихо плескалось сильно разбавленное водой сладкое вино – хорошее подспорье путнику в горах, когда нет времени на длительные привалы и необходимо чем-то восполнять быстро убывающие силы. Сделав также один глоток, он вернул флягу.
– Откуда ты знаешь, куда идти? Который раз с тобой иду, а понять не могу, – спросил поп, наконец-то освободивши своё любопытство от пут заклятия.
– Мёртвые приходят и просят помочь. Потом ведут, показывая дорогу.
– Ты их сейчас видишь? Где?
– Они вокруг нас.
– Покажи! – не выдержал поп.
– Не могу. Они неспокойны. Сделаем всё, как надо – покажу.
– Я их увижу? – изумился поп.
– Думаю, что да, – ответил Фандер. – Пора идти.
Передохнувший священник тяжело поднялся на ноги и отряхнул штаны от сырой, налипшей глины. Путники стояли почти на горном хребте. Здесь дождя не было. Тяжёлые облака стелились где-то внизу, по межгорью, а на высоте висел только рыхлый туман, закрывающий солнце.
Следующая часть пути оказалась самой лёгкой. Дорога, пробиваясь через осыпи и упавшие деревья, шла вперёд лёгким уклоном. Тени больше не сопровождали их, с концами пропав в тумане. Через час вышли к руднику. Площадка отвалов давно просела и сползла по склону, и пробираться ко входу к штольням предстояло по опасному оползню и бурелому.
– Погоди здесь, – велел Фандер попу, высмотрев подходящий участок, где камни склона были перемешаны с землёй. – Освяти место, – добавил в конце, и полез по шатким камням осыпи.
Он был здесь однажды, когда разыскивал вместе с односельчанами пропавшего ребёнка, и прекрасно знал, что из всех штолен, где не обвалился вход, была лишь одна – самая нижняя. Тела мертвецов могли находиться именно там. Когда до штольни оставалось совсем немного, он увидел перед её покосившимся входом дёргающиеся беспокойные тени. Они уже поджидали его.
Входить глубоко в штольню, как тогда, за заблудившейся малышкой, не понадобилось. Трупы лежали недалеко от входа. Темнота заброшенной шахты тяжело пахла пылью и тленом. Подняв первое, самое дальнее от входа, тело и, забросив его на свои не по-стариковски могучие плечи, колдун вышел из шахты, возвращаясь к месту, где оставил попа, уже другим путём, который наметил ранее, поднимаясь осыпью.
Тело глухо ударилось о землю возле неглубокой свежей ямы – поп не стал дожидаться возвращения спутника и принялся за работу. С рытьём ям дело у него обстояло лучше, чем с ходьбой по горам.
– Господи! – приглушённо воскликнул священник, взглянув на труп в военной форме. – Это же венгр!.. Один из тех бандитов! Партизан!
– Не думаю, – ответил Фандер, переводя дух – с тяжёлой, зловонной и неудобной ношей на плечах спускаться было ничуть не легче, чем просто карабкаться к штольне. В чём-то он бы согласился со священником. Мертвецы в штольне, своей униформой очень напоминали тех вояк, кто недавно разорил сёла в округе. Состояние разложения тел тоже подтверждало выводы. Тела пролежали в штольне не меньше месяца, почернели и частично высохли. – Этих забили ножами, – он указал попу на бурое пятно, пропитавшее форму на груди мертвеца. – Дезертиры. Видать, отказались разбойничать.
– Ты уверен?
– А если нет? – строго спросил Фандер, вперив в священника жёсткий взгляд.
– Тогда они убийцы, – перекрестился поп.
– Кто сейчас не убийца?
От этого вопроса священник вскинул цепкий взгляд на колдуна.
– Я на фронте был.
– Это не имеет значения, – пренебрежительно бросил Фандер и снова пошёл к штольне. Он знал, что в начале войны Барто Новак служил капелланом в одном из словацких полков Вермахта и получил тяжёлое ранение в боях под Варшавой.
Перенос тел к месту захоронения, рытьё могил и похороны заняли остаток дня. Пять холмиков с вырубленными из сухостоя крестами заняли почти всю небольшую полянку на склоне горы. Совершенно выбившись из сил, Фандер и Новак сидели рядом, разложив на чистой тряпице нехитрую снедь и флягу с разбавленным вином. Барто уже облачился в платье по сану и готов был служить необходимый ритуал.
– Документов при них никаких. Жаль, что не знаем имён. Придётся поминать, как безвестных.
– Почему? – спросил Иван и пересказал священнику имена погибших, которые ему нашептали тени.
– Хорошо, будь по-твоему, – после долгого молчания согласился служитель. – Погоди немного. Отслужу и помянём, – сказал он, указывая на еду на тряпице.
Отец Евген служил неторопливо и с тем усердием, которое присуще истинно верующим людям. Колдун сидел неподвижно и наблюдал за проводимым обрядом, видя, как одна за одной успокаиваются тени, обретая покой и уверенность в своих едва заметных оболочках, формы которых постепенно обретали очертания людских силуэтов.
После службы священник и колдун сидели на краю поляны прямо на земле и молча ели принесённую Евгеном еду и пили разбавленное вино.
– Ты обещал, – произнёс поп, в очередной раз передавая уже почти опустевшую флягу.
– Что? – по началу не понял Фандер.
– Показать тех, кто рассказал тебе о погибших людях...
– Они же и показали. Пришли утром и просили помощи.
– Покажи, – с неожиданным детским восхищением попросил священник.
– Хорошо, – спокойно ответил колдун и протянул руку к лицу спутника. – Закрой глаза.
Священник послушно подчинился и слегка вздрогнул, когда твёрдые и холодные пальцы Фандера коснулись век.
– Смотри, – сказал Фандер, убирая руку, и глотнул вина.
Поп с недоверием сначала глянул на Ивана, который вместо ответа на его немой вопрос кивнул в сторону поляны со свежими могилами, над которыми скорбно стояли, колыхая в своих оболочках спокойную темноту, безмолвные тени. Увидев их священник сдавленно вскрикнул, но потом, собравшись с духом, встал и пошёл на поляну, к могилам, где опустился на колени, сложил руки и долго, тихо творил какую-то молитву. Оставив могилы, тени подплыли к нему, окружили и склонились, словно прислушиваясь, а когда молитва была завершена, и поп широко трижды перекрестился, разом растаяли в лёгком тумане.
– Их нет? – спросил священник, повернувшись к спутнику и не поднимаясь с колен.
– Нет. Сам же видишь!
Чему-то блаженно улыбнувшись, Евген встал с колен, поцеловал крест и снял с шеи епитрахиль.
– Теперь всё правильно сделано.
Вернувшись в долину, они снова попали под дождь. Вечерние сумерки обесцвечивали гряды пологих и тяжёлых гор. Темнело быстро. Вместе с наступающей темнотой росло в душе холодное чувство тревожного предчувствия. Фандер давно прошёл поворот дороги, когда мог свернуть к своему дому, но на всякий случай решил проводить священника до самого села. У мостка над бушующей рекой они остановились.
– И долго я их буду видеть? – спросил Евген.
– До сна, – коротко, но понятно ответил колдун.
– Почему ты не приходишь на службы? Храм открыт для всех.
– Сегодня я был у тебя, – прозвучал неопределённый ответ. – Приди я на службу, люди бы неправильно поняли тебя. Все знают, кто я такой.
– Говорят, что ты могущественный колдун.
– Много чего обо мне говорят.
– Обычно ничего хорошего.
– Это верно. Людские языки не щедры на доброту, а головы пусты на добрую память.
Фандер видел, что за этим пустым разговором священник прячет собственную неуверенность, но знал, Новак смелый человек и необходимо просто немного подождать.
– Ты предупреди людей в селе, чтобы уходили в горы, – заполняя ожидание, попросил он. – Я дам знать, когда можно будет вернуться.
– Зачем? – удивился священник.
– Ты предупреди. Скажи, что я просил. И ты, и они знаете, я ничего попусту говорить не буду.
– Какая-то опасность есть? Какая?
Ответа не последовало. Как можно было передать словами то, что дано почувствовать далеко не каждому?
– Скажи, колдун, – неуверенно начал Новак. – Ты, говорят, видишь судьбу всякого человека?
Фандер слабо кивнул.
– Я переживу войну? - спросил священник.
Даже сейчас, стоя в густых дождливых и туманных сумерках ранней ночи в горах, Фандер видел, как дрожит тень вокруг тела спутника. Она была уже на некотором расстоянии от своего обладателя. Она заметно отслаивалась от ещё живой оболочки, дрожала и искажалась.
– Нет.
Этот тихий, едва различимый за шумом бушующей в реке воды, уверенный ответ заставил Новака сильно вздрогнуть. Он тяжело вздохнул и огляделся по сторонам.
– Когда?
– Скоро.
– Ты можешь исправить это?
В этом вопросе неожиданно прозвучало больше мольбы, чем в той безмолвной молитве, которая была сотворена на далёкой лесной поляне в окружении внемлющих теней.
– Могу. Но ты не согласишься принести такую жертву.
– Почему? Что я должен сделать?
Ничего не тая, но коротко Фандер рассказал всё, что касалось одного из самых мощных заклятий. Разглашения тайны не боялся. Перед ним стоял ещё живой мертвец.
– Ты?! – воскликнул священник, хватая Фандера за плечи. – Ты это сделаешь? О, Господи мой Всевышний! Прости меня, слабого и грешного...
Он задрожал. Стоящий молча и неподвижно рядом с ним колдун чувствовал весь ужас, который липким и густым холодом наполнял каждую жилу в теле священника, ещё больше отталкивая тень.
– И ты это сделаешь?! – затряс его за плечи священник, потом оттолкнул и отвернулся.
– Это сделаешь ты, когда меня об этом попросишь, – тихо ответил ему Фандер.
– Нет, я тебя об этом просить не буду.
– Я знаю. Просто предупреди людей. Прощай.
Когда отец Евген привёл свои чувства в порядок и повернулся, чтобы ещё о чём-то спросить, но колдуна рядом уже не было. Где-то рядом грохотала и гремела на перекатах и порогах полноводная и свирепая Губничка. Дождливая темень плотно обступила дорогу, грозя сбросить одинокого путника с крутого берега в гремящую воду, но Евген уверенно пошёл к мосту, и дальше – по селу, чтобы выполнить срочное поручение колдуна, с которым ему пришлось за несколько лет не раз упокоевать погибших, которых война щедро разбрасывала не только на полях сражений, но и вдоль дорог. У него не было никаких поводов для недоверия колдуну. Он ни в чём не винил этого человека, планируя закончить свой последний день в молитвах и в одной из них обязательно попросить за Фандера. Идя по селу от хаты к хате, пугая своей просьбой сельчан, часто слыша в свой адрес сонную брань, остро, как никогда, чувствуя людские глупость и злобу, он думал, о чём же будет просить Бога. Прощения? Нет. Покоя? Нет. Долгих лет? Нет. Здоровья?..
Обойдя каждый двор, оповестив всех, он, наконец, вернулся в церковь.
Упав на колени перед алтарём, вскинув взор на скупо освещённый иконостас, он стал молить Бога о милости. Для всех.

Кутаясь в наброшенную на худые плечи, мягкую, подбитую густым волчьим мехом шинель, офицер сидел за столом, положив босые ноги на табурет, стопами к печи. Кожа на его ногах была сморщенной, размокшей, покрыта частыми белёсыми и бескровными язвами. Части пальцев на ногах не было, на оставшихся отсутствовали ногти - явные признаки перенесённого обморожения.
– Вы должны извинить моих солдат. Их занятия, тюрьма и война сделали из них очень нервных людей, – говорил он, потягивая из стакана крепкую и сладкую вишнёвую наливку. – Это очень сильные и преданные воины, но затянувшаяся война, её лишения превратили их... как бы это сказать... в людей, которые не очень долго думают, прежде чем спустить курок. К счастью для многих из них, это единственный способ выжить в этой мясорубке.
Он сбросил шинель и облегчённо вздохнул.
– Тяжёлая дорога. Дрянная погода. Кажется, наконец-то я согрелся. Спасибо вам за гостеприимство.
Выставляя на стол снедь, Фандер внимательно слушал гостя и изучал его.
Большая голова с высоким лбом, с гладко зачёсанными назад редкими волосами, нервно дёргалась при каждом движении на сухой шее, что шаталась в провале воротника, в петлицах которого были нашиты двойные серебряные дубовые листья на чёрном фоне. Измождённое лишениями лицо с упрямо поджатыми губами, выдающимся носом и выпирающим тонким подбородком выдавали в нём неуёмную энергию, невероятный сгусток воли и жестокость. Густая сеть воспалённых усталостью красных венок скрадывала пытливый взор больших, слегка на выкате, глаз. Взгляд был цепким, внимательным и проникающим. Этот человек старался увидеть и запомнить каждую мелочь, делая это жадно и торопливо. Его глаза постоянно что-то искали, пытливо изучали, цепляясь взглядом то за тот или иной предмет. Иногда они застывали, расширялись, словно на какое-то мгновение в обыденности простых вещей жизни узревали некую тайну, но она, вдруг, ускользала и лихорадочное перебирание взглядом окружающей простоты начиналось снова.
Тонкие музыкальные руки, с худыми, вспухшими от ревматизма запястьями выпирали из рукавов офицерской формы, постоянно подёргивались, словно пробуя наощупь пустоту пространства вокруг. На груди, на провисших накладных карманах потёртого кителя, тяжело висели "Железные кресты" в соседстве с боевыми значками. Там же одиноко горел золотом лучистый "Золотой крест", болталась короткая наградная планка, а на борту, перехватив пуговицу, красовалась лента "Германского ордена".
Фандер молчаливым кивком поблагодарил гостя.
– Вижу, что моих извинений вам явно недостаточно, – застыл со стаканом у рта гость. – Я могу приказать Гюнтеру извиниться перед вами публично.
– Извинение по приказу? – переспросил Иван.
– О! Я рад, что вы решили наконец-то говорить со мной!
– Простите, генерал, но обрести дар речи после того, как в вас стреляли, не очень просто.
– Я не генерал. В наших войсках приняты другие обращения. "Герр бригаденфюрер" – будет вполне уместным.
Ожидаемым гостем оказался бригаденфюрер СС Фриц Шмедес со штабным взводом охраны. Он в который раз осмотрел помещение, цепляясь глазами за всколоченную пулями древесину, побитую печь.
– Вам действительно повезло, Иван! Очень! Послушайте старого фронтовика: десять пуль от такого превосходного стрелка, как Гюнтер, и ни одного попадания – это невероятное везение!
– В своей жизни я не полагаюсь на случай, – ответил Фандер, закончив накрывать на стол.
– Да-а, вы не были на этой войне, – грустно усмехнулся эсесовский военачальник.
– Я стар для неё, – сказал Фандер.
– Неужели? – удивился собеседник. – А выглядите просто здорово! Любому из нас неделька отдыха в тылу, в родных краях пошла бы только на пользу. Хотя... Я знаю, что вы воевали в Первую мировую, как наш великий фюрер. Значит, вы – старый солдат и я не должен вести себя с вами столь высокомерно и неуважительно. Кем вы были?
– Санитаром. Моё мастерство фельдшера оказалось тогда кстати.
– Да? Вы врач?
– Фельдшер, герр бригаденфюрер.
Их беседа потекла дальше более доверительно. Фандер хотя и чувствовал некое предубеждение к себе со стороны эсэсовца, но прекрасно видел, что тот старается не выказывать презрения, не очень умело маскируя его сарказмом.
– Нас отводят с фронта, – рассказывал Шмедес под очередной стаканчик креплёного вина. – Кажется, наконец-то, хоть что-то делается в Вермахте вовремя. Красная армия явно готовит нанести здесь свой новый удар. Осталось очень мало хороших воинов, чтобы выстоять перед этим ужасом. Многих, слишком многих уже забрала эта проклятая земля. Позавчера нас сменила дивизия СС "Галиция". Эти ребята становятся совершенными безумцами, когда сталкиваются с русскими. Теперь они будут воевать за свою землю. Драка будет отменной! Но нас это не волнует. Конечно, жаль, что мы не вернёмся домой в ближайшее время. Командование решило, что нашего умения вполне будет достаточно для Польши. Свою работу мы знаем хорошо, и это всяко лучше, чем залитые водой окопы передовой на фронте... Можно ещё стаканчик?
Фриц протянул нервной рукой пустой стакан, который тотчас был наполнен новой порцией наливки.
– У меня немалый запас доброго французского вина. Мы, браконьеры, знаем толк в настоящей охоте и хорошем вине. Но ваш напиток, Иван, представляется мне гораздо уместным по случаю. Невысокие горы, нудный дождь, тёплый дом, простой домашний ужин, немногословный, но серьёзный собеседник, и нет войны, хотя она где-то совсем рядом. Простой вкус вашей наливки отлично гармонирует со всем этим. Я знаю, о чём говорю, и умею это ценить.
– Спасибо, – ответил Фандер.
– О! Незачем благодарить! Это совершенно ни к чему! И почему вас зовут Иваном? Это ведь русское имя!
– Это моё настоящее имя.
– Да, я знаю. Вы говорите правду. Простите, но я ознакомился в местном комиссариате с вашим "делом". У вас была очень непростая жизнь! Вы, кажется, румын по национальности?
– Нет. Я родился в семье оседлых чешских цыган.
– Цыган? – задумчиво уточнил Шмедес, вытягивая губы. – Вы бежали из Рейха, зная политику фюрера по отношению к недочеловекам... Я не знаю: считать мне вас трусом или преступником?
– Если действительно считаете, что право на жизнь есть только у избранных – смело делайте свой выбор. Для моей судьбы он будет однозначным.
– О! – добродушно нахмурился эсэсовец. – Не надо так грустно! Прежде всего, перед вами фронтовик, который чертовски устал от войны. Я ведь тоже имею некоторое, совсем незначительное, право забывать, о чём бесконечно болтает наш уважаемый Доктор. Кроме войны, как видите, я ещё больше устал и от политики. Более того – у вас есть некоторые заслуги перед Рейхом. Вы воевали на нашей стороне! Пусть врачом, но это тоже было важно.
– Как вам будет угодно, герр бригаденфюрер, – поспешил ответить Фандер.
– К тому же, я не просто так здесь. Делать такой крюк по этой чёртовой горной дороге, бросать на марше преданные войска, опасаться обвинения в дезертирстве – слишком много проблем для того, чтобы далеко в горах разыскать беглого цыгана. Мне о вас рассказал мой командир, Дирлевангер. Помните его? Оскар очень хорошо отзывался о вас и вашем гостеприимстве. Считайте, что я приехал по его рекомендации.
Конечно, Фандер прекрасно помнил заносчивого, несдержанного Дирлевангера, который застрял у него с небольшим отрядом на три дня, когда дороги забило тяжёлыми снегами из-за бурана. Но Оскар, в отличие от своего надменного подчинённого, справедливо относился к хозяину небольшой усадьбы на окраине села с некоторой предупредительной осторожностью. Преступник, насильник и, по своей сути, отчаянный человек – он благоразумно предпочёл не испытывать свою судьбу, будучи в гостях у колдуна.
– Да, я хорошо помню господина Дирлевангера. При случае пожелайте ему скорейшего выздоровления и передайте ему моих гостинцев. Я подготовлю их к завтрашнему дню.
– О! Вы знаете, что он ранен? Я поражён вашей осведомлённостью, Иван! – в этот раз более искренне изумился Шмедес. – Вы так добры! Он безусловно оценит ваш поступок. Ему наверняка польстит, что некий дикий цыган в горах помнит о встрече с ним.
– Я стараюсь быть в курсе всего, что происходит с теми, кто обращался ко мне за помощью. Он благородный человек, – произнёс Фандер.
– Что?! – не выдержал бригаденфюрер. – Оскар – благородный человек? Да, вы шутите, Иван! Сын лавочника, бандит, разбойник, которого от петли палача не раз спасал сам рейхсфюрер СС! Он благороден? Вы в самом деле так думаете?
– У нас благородство принято оценивать не по происхождению, а по поступкам.
Шмедес утопил ухмылку в стакане с наливкой.
– Да-а, – протянул он, сделав глоток. – Как видно, вы очень мало знаете о поступках уважаемого Оскара Дирлевангера. Но это простительно для такой дикой страны и этих неуютных гор.
Шмедес задумался, ежесекундно прикладываясь к стакану со сладким напитком, делая маленькие глотки и не мигая глядя куда-то в глубину собственных воспоминаний или размышлений.
– Да! – спохватился он. – Вы не были бы так любезны, мой дорогой Иван, расположить моих людей на ночлег и накормить их домашней пищей.
– Да, я сделаю это. Думаю, что одной свиньи и пары овец будет вполне достаточно для их сытого ужина и запасов на дорогу. У меня есть овощи и травы. Из этого можно сделать прекрасные местные блюда.
– Спасибо, – отрешённо ответил Шмедес, снова погружаясь в размышления. – Солдаты будут рады, в первую очередь, сытости и сухой подстилке. Найдите Мельнера. Он выделит вам в помощь нескольких бойцов. И напомните ему, чтобы не забывал об охранении. Я ночью проверю посты. Кто будет спать – расстреляю на месте. Так и передайте ему.
– Это совершенно не нужно, герр группенфюрер, – тихо возразил Фандер. – Партизан нет. Последних дезертиров похоронили вчера. Из села сюда никто не придёт.
– Вы думаете? – повернул к нему голову Фриц. – Хорошо. Я, конечно, доверюсь вам – моим людям нужен хороший отдых. Тем более, что доверять вам я всё-таки вынужден. Но я не могу пойти против Устава. Так что – извините... Я поужинаю за вашим щедрым столом и расположусь здесь, – он указал на убранную постель. – Вас это не стеснит?
– Нисколько.
– Хорошо. Спасибо вам большое, Иван. А к делам – цели моего визита, я позволю себе вернуться завтра, когда отдохну. Постарайтесь не пропасть ночью. Завтра вы мне будете очень нужны.
Он замолчал и больше не реагировал ни на что, молча, механически ужиная и запивая еду крепким вином.
Фандер вышел во двор и сразу у порога столкнулся с мордой железного зверя...
Тяжёлый броневик, потрескивая остывающей под дождём бронёй, двигателем, стоял уткнувшись массивным бампером едва ли в двери дома. Сильно пахло удушливой гарью, разогретым железом, горячим маслом и бензином. Железный зверь замер в немой просьбе о помощи.

Спасибо Рома, читаем (Y)

Не знаю куда делся прикрепленный файл, и да всякий случай даю ссылку:
https://www.dropbox.com/s/xljmanhle5qtb5r/Temennaya%20kost_FB2%20format_D.fb2?dl=0

leroni :: Олегу Сенику, Олегу Ярошу и Денису Тапилину

кто все эти люди?! :-D
Рома, приводи плз. ники, а то мы фамилий не знаем. D:

Schtuzer, Tango, Milvus, а вот Дениса ник не помню... Могу описать: превосходный друг, товарищ, небольшого роста, худощавый, моего возраста, черты лица сухие, острые, слегка грассирует, подбривает виски, но зачесывает длинные волосы в "хвост"; любит майки с переводными иллюстрациями различных ЛА, работает в Мистецькому Арсеналі, книгочей, отличный отец; обычно летает (летал) за "синих", но отличный знаток Новейшей истории, особенно истории развития авиации - в частности боевой, ходячая энциклопедия.

leroni :: а вот Дениса ник не помню..

Ровер )

читаем читаем

Bur, Юра, куда высылать? Напиши мне, пожалуйста, на адрес roman.leroni@gmail.com
Спасибо.

Выслал! O:)