Российская космонавтика – комедия ужасов. Вот рассказ Леонова (длинный)
Космонавт, впервые в истории человечества выбравшийся в открытый космос, не смог влезть обратно. Он вольно парил на конце 5-метровой веревки над планетой, а вот когда пришла пора возвращаться — выяснилось, что скафандр разбух и никак не пролезает в шлюз.
Чтобы забраться туда, ему пришлось стравить давление в скафандре до 0,27 земного — такое бывает где-то в трех километрах над Эверестом. Чудо, но он не потерял при этом сознание. Но теперь его не пускал второй шлюз. Влезть в него удалось, только грубо нарушив инструкцию — вперед головой, а не ногами. Рухнул рядом с товарищем.
Едва отдышался, пришла новость — автоматическая система возвращения на Землю сломана. Снова впервые в истории человечества корабль пришлось возвращать на планету вручную. И тут вышла незадача: на новом корабле Восход — 2 единственное окно иллюминатора смотрело вбок. В нем были видны только звезды. Запустишь двигатель не так — вместо возвращения улетишь еще дальше и останешься там навечно.
Космонавты отчаянно ползали по кабине, вглядывались с разных углов в злосчастный иллюминатор, прикидывали по памяти, где Большая Медведица, а где Земля, и наконец стартанули двигатель. Уже наверно смешно звучит, но снова впервые в истории человечества они занимали свои места при работающем двигателе ракеты, ускорение которой норовит превратить в лепешку.
Для них оставалось загадкой, куда она их унесет. Спуск они мало помнят. Очнулись, выбрались. Вокруг сугробы по пояс. Холодно — минус 30. На корабле была масса средств спасения — рыболовные крючки, средство для отпугивания акул, единственный пистолет ТТ, и так далее. А вот от холода не подумали.
Космонавты сняли скафандры, вылили из них литров по пять пота каждый, голыми развели костер, тщательно закутались и стали ждать, периодически настукивая морзянку — SOS.
Текст разнообразить не стали — а что собственно писать на всю планету? Мы советские космонавты, находимся хрен знает где, нам плохо… Сигнал этот экранировали елки. Космонавты догадывались, перемещались по сугробам.
В конце концов, SOS поймали в Бонне. Немцы сообщили в Кремль. Наши не поверили. А в это время — единственное, что Центр управления полетами знал о пропавших космонавтах, это то, что они приземлились где-то в России.
Сотни вертолетов были подняты в воздух и прочесывали окрестности. В это время по телику сообщалось, что космонавты благополучно приземлились и отдыхают в санатории.
Пауза между этим сообщением и появлением на экране самих космонавтов явно затягивалась. Не выдержав, Брежнев позвонил Королеву и спросил, какого черта. Королев зло ответил: «Мое дело запускать космонавтов, Ваше — извещать. Вы поторопились, не я».
Наконец один из вертолетов засек костер и двух несчастных космонавтов возле него. Но сесть там было невозможно. Пехом отправилась группа лыжников для расчистки площадки топорами. А с неба посыпались подарки — теплая одежда и ящики коньяка. Одежда вся висла на деревьях, коньяк разбивался. Космонавты увертывались и мрачно матерились…
© Документальная запись Алексея Архиповича Леонова от Владимира Селиванова.
Колик Слава
2005-й год. Москва.
100-летие первой Российской революции.
Одна из моих скромных и не очень удачных попыток написать лирическую поэму.
О моем аккумуляторе.
И о себе отчасти тоже.
Катил авто по улице столичной.
В нем человек задумчивый сидел.
Рукой баранку он крутил привычно
И пред собой задумчиво глядел.
И был сей чел еще совсем не старый,
Не шизик, не склеротик, не дурак.
Но был рассеян. И не вырубил он фары,
Тоннель проехав. Вроде бы пустяк.
И, наконец, к намеченному месту
Он подкатил, придурок, не спеша.
И прочь пошел дорогою известной,
Всласть утреннею свежестью дыша.
И фар невыключенных даже не заметил
Он в утренних сияющих лучах.
А день вставал и радостен, и светел.
И лишь один аккумулятор чах.
О, нет, он яростно сопротивлялся,
Крепился и держался, сколько мог,
Из сил своих последних напрягался,
Живительный рождая ток.
А жаркий зной повсюду растекался,
Нещадно все испепелял огнем.
Аккумулятор страшно задыхался
И думал о мучителе своем.
Он все б отдал на свете, не жалея,
Чтоб цепь замкнуть и завести мотор
И вслед за Ним по солнечной аллее
Что было сил рвануть во весь опор!
Нагнать и сбить, и припечатать к днищу,
И протянуть по гулкой мостовой,
Оставив след чернеющей кровищи,
Расколотой неумной головой.
Но все эти напрасные мечтанья
Останутся фантазией пустой.
А впереди – лишь муки умиранья,
И брызнут слезы едкой кислотой.
И слабым утешеньем - лишь виденье,
Мелькнув, через мгновенье пропадет,
Что Он, вернувшись после похождений,
Уж хрен свою машину заведет
А Он придет, откроет дверь вальяжно,
Ключ провернет, и не поймет никак.
И матом все покрыв многоэтажным,
Заплачет горько. Поделом, мудак.
Потом с тросОм, забегает, болезный,
Вслед проезжающим водителям крича.
Пускай побегает. Я знаю – бесполезно.
Искры не выдаст ни одна свеча.
Все так и было. Он пришел и бегал,
И ездил вслед за кем-то на тросУ.
Уж лучше б гнался вслед за прошлым снегом
И ковырялся пальцами в носу.
Аккумулятор этого не видел,
Он холоден и неподвижен был.
Простив того, кто так его обидел,
Того, кто, сука, так о нем забыл.
И вот хотите - нет, хотите – верьте,
Когда казалось, срок, увы, истек,
То железяки ткнули прямо в сердце
И очень сильный пропустили ток.
И снова, как всегда, мотор включился,
Колеса закрутились, понеслись.
И Он сказал беспечно: «Не накрылся».
И радостно добавил: «Зае@бись».
И тогда я подумал: а был ли этот век вообще? Где всё за этот век? Почему я вижу то же самое, что и он тогда? Мне показалось это одновременно и какой-то петлей времени, и какой-то насмешкой... И в то же время и венком всего советского правления в России. Столько всего на этом месте произошло, но тем не менее опять пустое место.